— Мне холодно. Мне мокро. Меня искусали. Я хочу есть. Что значит, ещё пять километров?! У меня болит ножка. Левая. Теперь правая. О, а теперь обе. Я, наверное, могу даже умереть от этого, ага. В смысле, «это всего лишь маленький синяк»?! Это смертельная, чёрт побери, рана! Или не очень смертельная, но в любом случае забыть о ней мне не светит. Ой, как больно! Я не могу туда лезть. Это далеко, и я устала. Мы же не полезем туда? Мы же не… Да вы шутите.
Этот монотонный бубнёж в моей голове начался с первого же дня похода. Радиостанция «Нытик», вещающая в моем мозгу и эксклюзивно для меня, гоняла по кругу стандартный репертуар:
- экстренные новостные сводки типа «конца-края этому болоту не видно», «ну, зашибись, снова брод» и «это что, всё ещё не вершина?!»;
- бессмертные хиты «как же задрали эти комары!», «опять дождь» и «ах-как-хо-о-олодно!»;
- и редкие, но популярные синглы вроде «а в Якитории суши, а в пабе сейчас Гиннесс наливают» и «все нормальные люди отдыхают, блин, на море!».
В конце первого ходового дня, когда мы прошли около 30 км (включая болота, переправу и пересечённую местность на любой вкус), я скинула рюкзак и честно постаралась сосредоточиться: вот я, на Кольском полуострове, в походе, о котором мечтала последние полгода, вокруг меня — дивной красоты природа Севера… и что?
«Ну и где моё счастье? Восторг от величественных гор? Вдохновение от свободы независимого путешественника? Умиротворение от потрясающего заката? Вот этот вот обязательный туристический пакет, где он весь?» — строго поинтересовалась я у самой себя.
«Чего нема, того нема! — был едкий ответ. — Сегодня в ассортименте: хлюпающая влага в ботинках, набитые рюкзаком тазобедренные косточки, также обрати внимание на жажду и желание заплакать от усталости… А, и дикое раздражение от лезущих со всех сторон комаров. Бери, не стесняйся — это бонус: предоставляется ежедневно и автоматически!».
Эта зацикленность на банальных мелких трудностях и, как следствие, неспособность радоваться происходящему меня тогда сильно напрягла. После похода, как я уже знала, неприятности быстро забываются, остаются лишь хорошие воспоминания, — но идея наслаждаться путешествием только постфактум мне не нравилась. Этот фильм хотелось не скачивать в папку «Глянуть как-нибудь потом», а смотреть онлайн, со всеми спецэффектами. Так что с мировосприятием надо было срочно что-то делать.
И с этого момента мой внутренний монолог принудительно перерос в диалог, местами крепко напоминающий шизофрению. На радио «Нытик» начали поступать звонки радиослушателей.
— Между прочим, опять холодно, — вещала станция. — И ботинки, конечно, так и не просохли. И комары летают. Даже здесь, на вершине!
— Ну и что, — отвечала я себе. — Зато какой отсюда вид — вон озёра, вон лес, вон еще вершины… А там дальше громадный живописный ледник. А перекус какой вкусный! Смотри-ка, целая огромная горсть изюма, и колбаски такой толстый кусочек!
— Кстати, идём уже почти восемь часов, — шипел эфир. — И до лесополосы наверняка не дойдём сегодня. Встанем на газу, никакого тебе «у костра погреться!».
— На газу быстрее готовить. И в горах стоянки всегда красивые. Да и спальник тёплый, какое там мёрзнуть.
— Плохо. Больно. Устала. Не дойду, — доносилось сквозь помехи.
— Всё нормально, — говорила я. — Не критично. Ещё могу идти. Всё получится.
Этот внутренний армрестлинг шёл, прямо скажем, с очень переменным успехом. Приступы дискомфорта, раздражения, усталости иногда накатывали внезапно и сильно, прежде чем я успевала себя урезонить. Тогда их приходилось пережидать — стараясь ни с кем не разговаривать и ни о чём не думать, пока их не вытеснит что-нибудь другое.
Мозг играл со мной в какие-то свои игры — не всегда добрые. С совсем небольшой разницей во времени идти могло быть то легко, то сразу тяжко; то я думала, что полна сил, то — что не осилю и сотни метров. Иногда казалось, что ещё немного — и я просто упаду.
В такие моменты вместо того, чтобы свалиться самой, я предпочитала «ронять сервер» — отключать паникующий мозг и пытаться выяснить, в каком состоянии находится тело, непосредственно у него самого.
В девяти случаях из десяти оказывалось, что телу, в общем-то, вполне неплохо. Нагрузки и периодические болезненные состояния фиксировались как вполне переносимые. Усталость, в основном, шла от мозга, ревностно оберегавшего меня от перенапряжения. Когда падала концентрация, и сознание замыкало на мысли «ещё немного, ещё чуть-чуть» — быстрая «обратная связь» от тела показывала, что и ноги, на самом деле, пока идут, и руки работают, и вообще солнце ещё высоко. За попытки «спасти и уберечь от неминуемой гибели» я своему мозгу была искренне благодарна, но и обманывать себя больше не позволяла.
И постепенно мой вечно зудящий «эфир» заглох.
Да, вокруг всё ещё летала мелкая кровососущая живность, в лесу было всё так же мокро, под ветром на плато — всё так же холодно. Рюкзак и гудящие ноги тоже никуда не делись.
Но раз и навсегда решив, что мелким неприятностям не стоит уделять внимания сверх совершенно необходимого, я обнаружила, что в мире вокруг меня — не в моей заботливо подчищенной памяти, а прямо в режиме онлайн — течёт нескончаемый поток Прекрасного.
Оказалось, что природа вокруг — северная, холодная, колючая тундра — невообразимо великолепна. Я, думаю, порядочно достала своих друзей постоянными возгласами: «Смотрите, какой мох красивый!» и «Ух ты, какой камень!» (за отсутствием других особенностей ландшафта мох и камни поминались попеременно, по двадцать раз на дню). Оказалось, что, стоя на скальнике, можно ловить лицом мокрый, промозглый, туманный ветер — и испытывать от этого настоящее счастье. Оказалось, что даже по истечении десяти ходовых часов можно во весь голос и с удовольствием петь — и быть довольным жизнью не меньше, чем когда тебе, наконец, предоставляется возможность переодеться в сухую одежду и выпить горячего чаю.
Оказалось, что даже если тяжело — Жизнь может быть всё так же восхитительна.
Инстинкт самосохранения — это неплохо. Он отлично поспособствовал выживанию человека как вида; большинство из нас всё ещё здесь, вероятно, лишь благодаря ему.
Другое дело, что на этом полезном инстинкте у нас, людей (в особенности городских), вырастает куча надстроек — самих по себе тоже не злокачественных, но с завидным упорством используемых себе во вред.
Таково, например, стремление к безопасности и стабильности. Логика, лежащая в его основе, проста и убедительна: там, где ты находишься сейчас, всё понятно и знакомо, твоей жизни ничто не угрожает — а значит, вероятность остаться в живых, сохраняя статус-кво, возможно, и не стопроцентна, зато наверняка известна. То бишь — ежели шкура дорога, сиди и не дёргайся. Доходит до абсурда: человек может отчаянно цепляться за старое и привычное, даже если оно прямо вокруг него рушится, угрожая похоронить под собой. Ценность зоны комфорта у многих из нас возведена в абсолют. Человек с таким гипертрофированным инстинктом самосохранения не смеет тронуться с места: отрицает любые изменения, боится любого напряжения, делает трагедию из любой боли.
И далеко не все считают это проблемой; многие проживают так всю жизнь, и дай им Бог здоровья. Другие решают её — по-разному. Я уже упоминала, что Кольский многому меня научил. Одним из главных уроков, пожалуй, стало то, что не стоит слишком сосредотачиваться на своей боли, потому что есть вещи гораздо важнее её.
А потому стоит сделать, что возможно, чтобы в меняющихся условиях минимизировать болезненные ощущения — и дальше на это не отвлекаться. Ты — гораздо больше, чем твоё тело. А то, что происходит вокруг тебя, наверняка важнее и увлекательнее, чем нытьё той части твоего мозга, что отвечает за жёсткое соблюдение границ зоны комфорта.
Что бы ни случалось, излишне зацикливаться на неприятностях — верный способ упустить великолепную, неповторимую Жизнь, которая совершается прямо здесь, в эту самую секунду. Кому охота пересматривать приключения только в записи собственной памяти? Проживать каждый миг, не бояться трудностей, не бояться изменений, потому что как бы ни было тяжело — то, что происходит вокруг, важнее и значительнее наших временных неудобств.
Выходите из зоны комфорта — и ничего не бойтесь. Жизнь того стоит. Я проверяла.
Комментарии (0)